Противостояние в Белоруссии: местечковый национализм против западнорусизма

Местечковая националистическая идеология в Белоруссии начала формироваться в самом конце XIX столетия: её отправной точкой следует считать вышедшую в 1891 году книгу «Дудка белорусская» («Dudka biаłaruskaja»), автором которой был уроженец Виленской губернии Франциск Бенедикт Богушевич (псевдоним — Мацей Бурачок).

Предисловие к «Дудке белорусской» стало первым манифестом местечковых националистов и создало идеологическую базу для зарождения сепаратистских идей в Белоруссии.

В этом предисловии Богушевич сформулировал два основных принципа белорусской националистической идеологии:

1) Белорусский язык — основной маркер национальной самобытности белорусов;

2) Нахождение Белоруссии в составе Великого княжества Литовского есть «золотой век» белорусской истории.

Стоящий у истоков белорусского национализма Франциск Богушевич был выходцем из польской культурной среды и активным участником польского мятежа 1863 года. Именно провал «восстания Кастуся Калиновского» вызвал в рядах шляхты Северо-Западного края горькое разочарование в жизнеспособности идей польского национализма на белорусских землях и подтолкнул левое крыло мелкошляхетского сословия к конструированию особой белорусской идентичности, отличной как от русской, так и от польской.

Стал ли Богушевич «шчырым беларусам» или же использовал местечковый национализм в польских интересах? Факты свидетельствуют в пользу второго варианта. Близкий друг Богушевича Франциск Оскерка вспоминал: «Пан Богушевич… пламенный патриот-поляк, который в довольно частых личных разговорах со мной утверждал, что единственным мотивом, который толкнул его и его предшественников писать на этом говоре (т.е. по-белорусски. — Прим. авт.), было опасение возможной русификации местного люда». Также следует обратить внимание на то, что сын Богушевича был, по выражению Александра Цвикевича, «крайним зоологическим польским шовинистом и отказался отдать заинтересованным особам архив отца».

Польский генезис белорусского национализма проявился в том, что «свядомыя беларусы», подобно полякам, воспринимали Великороссию как важнейшего Другого, через образ которого конструировалась национальная идентичность. Так, в белорусском националистическом дискурсе начала XX века воспроизводился характерный для польской культуры миф о неславянском происхождении великорусов (при этом белорусы считались чистокровными славянами). «Белорусское племя сохранило наибольшую чистоту славянского типа, и в этом смысле белорусы, подобно полякам, являются наиболее чистым славянским племенем. В историческом прошлом Белоруссии нет никаких элементов скрещивания, потому что никакие народы в массе не поселялись в этой стороне… Великорусское же племя явилось в сильнейшей мере результатом скрещивания славянского племени с финнами и тюрками», — писал «свядомый» историк Митрофан Довнар-Запольский.

Пытаясь искусственно «удлинить» белорусскую историю, местечковые националисты отстаивали тезис о существовании белорусов в глубокой древности (в те времена, когда белорусское самосознание ещё не сформировалось): некоторые восточнославянские племена (кривичи, дреговичи, радимичи) были объявлены ими белорусскими, а Полоцкое княжество — независимым от Киева государственным образованием.

«Белорусы», по мысли националистически настроенных интеллектуалов, были культуртрегерами Великого княжества Литовского. Автор первой самостийной концепции истории Вацлав Ластовский отмечал: «В XII столетии белорусская культура стояла очень высоко. С того времени она ещё очень долго не только не падала, но всё развивалась, так что когда Белоруссия объединилась с Литвой, Литва, не имея своей, приняла белорусскую культуру, и старосветский белорусский язык сделался для Литвы тем, чем теперь для наших панов является польский язык: по-белорусски говорили князья, бояре, на этом языке писались документы, происходили суды; на нём же общались с заграницей, на нём писались законы. И так было аж до XVII столетия».

Таким образом, белорусский национализм изначально держался на «трёх китах»: культивирование белорусского языка, фетишизация литовского периода в истории Белоруссии и постулирование разного «состава крови» у белорусов и великорусов.

До революции белорусская националистическая пропаганда не имела успеха у своего главного адресата — крестьянских масс Северо-Западного края России. Православные крестьяне продолжали считать себя русскими, крестьяне-католики — поляками или просто «тутейшими» (местными).

С нашей точки зрения, наиболее точное объяснение провала националистической агитации в Белоруссии дал белорусский историк Яков Трещенок: «Когда часть выходцев из полонизированной шляхты вспомнила своё происхождение и на волне общеевропейского „возрожденческого“ движения обратилась к белорусской национальной идее, то эта идея в их интерпретации обрела ярко выраженный антирусский и антиправославный характер. В таком виде она не могла быть воспринята как российской общественностью, официальными властями, так и самим белорусским народом, увидевшим во всём этом лишь чуждую ему панскую забаву».

Альтернативой белорусскому национализму в дореволюционный период был западнорусский национальный проект, в рамках которого белорусы рассматривались как субэтнос триединого русского народа. Триединство обосновывалось этнокультурной связанностью Великой, Малой и Белой Руси, заложенной ещё в древнерусский период. «Если отправиться в западную Россию из русского средоточия, — писал один из основоположников западнорусизма Михаил Коялович, — то придётся неизбежно и самым наглядным образом убедиться, что западная Россия, несомненно, русская страна и связана с восточной Россией неразрывными узами, именно придётся чаще всего самым нечувствительным образом переходить от великорусов к белорусам или малороссам; часто даже нелегко будет заметить, что уже кончилось великорусское население и началось белорусское или малорусское, но во всяком случае придётся признать, что всё это — один русский народ, от дальнего востока внутри России до отдалённого запада в пределах Польши и Австрии».

Теоретики западнорусизма видели будущее белорусов в государственном единстве с Россией и выступали резко против сепаратистских тенденций, свойственных белорусскому национализму. «Белорусская народность — одна из основных народностей русского племени; следовательно, сама мысль о белорусском сепаратизме, по меньшей мере, неуместна. Напротив, упрочение национального самосознания среди белорусской массы несомненно поведёт к теснейшему единению её с остальной Русью», — отмечал Алексей Сапунов.
Белорусское наречие воспринималось западнорусистами как региональный вариант общерусского языка, литературным общенациональным стандартом которого считался язык Пушкина и Достоевского.

Необходимость в создании белорусского литературного языка, по мнению сторонников западнорусизма, отсутствовала. «В настоящее время вышло в свет несколько разных брошюр и книг на „белорусском“ языке, — писал на страницах общерусской газеты „Окраины России“ народный учитель из Виленской губернии Терентий Божелко. — Некоторые из белорусской интеллигенции, желая заслужить лестное название передовых людей и потому любя всё новое, польза от которого хотя бы была весьма сомнительной, являются горячими защитниками новосоздаваемого поляками и русскими ренегатами литературного белорусского языка, несмотря на то, что сами они в общении между собою всячески избегают этого языка, как признака малообразованности; если же иногда и употребляют его, то с таким тоном в голосе, который ясно показывает, что говорящий копирует мужика, показывая этим своё насмешливое отношение к нему и к его мужицким оборотам речи…

По моему глубокому убеждению, нужды в особом книжном языке для белорусов нет. Прослужив восемь лет учителем в начальных церковных школах, по опыту знаю, что всякому белорусскому мальчику вполне достаточно пройти хорошую начальную школу, чтобы вполне понимать разговорную и, в значительной степени, литературную русскую речь, говорить и писать по-русски».

Характерное отношение сторонников западнорусизма к белорусскому националистическому движению выразил Евфимий Карский: «„Белорусское движение“ с самого своего зарождения (Богушевич)… в известном круге своих представителей (обыкновенно католиков) питало сепаратистские тенденции. Для того чтобы отвлечь внимание недальновидных читателей от главной цели своих стремлений, более умные вожаки движения прибегали к импонирующим средствам, могущим льстить местному патриотизму: пытались создать из белорусов особую славянскую, отличную от русских нацию; старались подчёркивать „славное прошлое“ белорусского народа; выдвигали своеобразные особенности языка белорусского, избегая и преследуя название его наречием и видя в нём также не русскую разновидность. Не прочь были опереться на католическую религию и вспомнили унию, — словом, привлекали к делу всё, чем, по их мнению, белорус мог отличаться от великоруса. Но этого было мало.

В белорусах сильно заложены основы общерусской культуры: необходимо было их как-нибудь вытравить; средство для этого придумано настоящее — нужно было приняться за уничтожение русской школы… Поступая таким образом, [белорусские националисты] старались убедить всех, что стремятся к „незалежности“, которая одна может, по их мнению, спасти Белоруссию от поглощения соседями; на самом же деле всё мобилизовалось затем, чтобы скрыть истинный облик белорусской народности, убить в ней сознание принадлежности к русскому племени, а затем уже при помощи разных захватчиков-предателей, соблазнённых польскими марками (и своевременно бежавших в Польшу), потопить умственно приниженную и нравственно подавленную страну в польском море».

В условиях существовавшей в императорской России конкуренции идей белорусский национализм существенно проигрывал западнорусизму. Об этом, в частности, свидетельствуют результаты выборов депутатов Государственной Думы Российской империи в белорусских губерниях, на них убедительную победу одерживали те политические силы, которые выступали за общерусское единство. Так, из 36 депутатов, избранных от пяти белорусских губерний (Виленской, Витебской, Гродненской, Минской, Могилёвской), в третьей Думе было 24 представителя русских национальных и правых партий, в четвёртой Думе их количество возросло до 27. При этом в российском парламенте не было ни одного представителя Белорусской социалистической громады (БСГ) — созданной в 1902 году организации местечковых националистов. На выборах во вторую Думу БСГ заключила соглашение с РСДРП, Бундом и эсерами, однако выборы леваки с треском проиграли. В 1907 году лидеры Громады, осознав политическую несостоятельность своего проекта, приняли решение о самороспуске.

После прихода к власти большевиков западнорусский национальный проект был объявлен вне закона (его сторонники стали шельмоваться как «великодержавные шовинисты»), а белорусский национализм — легитимирован. Большевики создали первое в истории белорусское национальное государство — Белорусскую Советскую Социалистическую Республику (БССР) и провели на его территории насильственную «белорусизацию», предусматривавшую внушение жителям Белоруссии нерусского самосознания и внедрение в общественную жизнь белорусского литературного языка.

В сегодняшней Белоруссии конфликт «местечковый национализм vs. западнорусизм» не утратил актуальности. Противостояние самостийников и сторонников общерусского единства до сих пор составляет главный нерв белорусской интеллектуальной жизни.

Подробнее: https://eadaily.com/ru/news/2017/04/28/protivostoyanie-v-belorussii-mest...

Эксперты: